Книга Кагала [3-е изд., 1888 г.] - Яков Брафман

«Итак, вместо того чтобы выйти от Государя какому строгому против проныр евреев приказанию, при первом собрании еврейского комитета открывалось мнение всех членов, чтобы оставить винную продажу в уездах по местечкам по-прежнему у евреев; но как Державин на сие не согласился, а граф Зубов в присутствии не был, то сие дело осталось в нерешении. Государь между тем делался к Державину час от часу холоднее и никакого по вышесказанному Гуркину письму не токмо распоряжения, ниже словесного отзыва не сделал»[225].

«Хотя по течению всех дел видно было истинным сынам Отечества недоброжелательство польских вельмож, окружавших Государя, но явное их и низкое поведение ко вреду России свидетельствуется сим. Господин Баранов, что ныне обер-прокурор в Сенате, бывший в министерском комитете, по увольнении из службы Державина рассказал ему, что когда он принес в комитет объявленный генерал-прокурором словесный именной указ о шляхте и вышеозначенную докладную записку об оной, то граф Черторижский, прочтя, оную и указ бросил в камин с презрением, которую Баранов, подхватя, спас от огня. О жидах написанный им проект, согласный с мнением Державина, велено было отдать г. Сперанскому, который переделал по-своему, не упомянув даже и о том, что он последовал по рассмотрении мнения Державина, как бы оного совсем не было, о котором ни одним словом и в указе не упомянуто. Державин, узнав от него, Баранова, о решении таким образом еврейского дела, шутя сказал: „Иуда продал Христа за 30 сребреников, а вы за сколько Россию?“ Он со смехом также отвечал: „По 30 000 червонных на брата, кроме-де меня, ибо проект, мною написанный, переделал Сперанский“, но кто же именно взял червонцы, оного не объявил. Не думаю, чтобы русские вельможи сделали такую подлость, кроме Сперанского, которого гласно подозревали и в корыстолюбии, а особливо по сему делу по связи его с Перецом»[226].

Этот рассказ Державина является чрезвычайно характеристичным, и вполне выясняется роль и орудие разных «поверенных» по еврейским делам как живущих постоянно в Петербурге, так и наезжающих в столицу, которые фигурируют в этих актах под именем «депутатов» по делам всего края[227]. Разница между этими «поверенными» и факторами кагала в провинции будет чисто внешняя. По духу же и приемам они ничем не разнятся друг от друга.

После приведенного рассказа Державина не представляется необходимым выяснять здесь образ воздействий кагальных факторов на мелкое чиновничество; евреи, сумевшие насильно закрыть глаза и уста министрам, по отношению к остальным органам администрации действуют классически просто. Акты №№ 78, 152, 373 и др., публикуемые во 2-й части этой книги, трактуют об этом предмете чрезвычайно откровенно.

Не подлежит сомнению, что на поверенного-фактора кагал и иудейство вообще возлагают всегда большие надежды; но было бы ошибочно думать, будто неуспех его миссии может повергнуть их в отчаяние и будто подарки и подкуп уже последнее их орудие. Отнюдь нет. Иудейство чрезвычайно быстро умеет сживаться с самым неблагоприятным для его интересов положением; для виду оно будет даже посылать благодарственные письма власти за ее заботы о евреях, но втихомолку, про себя, оно не перестанет деятельно изыскивать пути, по которым представилось бы возможным вовсе обойти неблагоприятный закон, и в крайнем случае ориентироваться так, чтобы закон этот менее всего нанес ущерба национально-еврейским интересам. И конечно, ни на одну секунду нельзя сомневаться в том, что в этой глухой борьбе государственного закона с постановлениями кагала последний выйдет победителем, ручательством чему может послужить вошедшая в поговорку изобретательность и находчивость еврейского ума при обходе закона. Итак, если с одной стороны кагал парирует орудием активным — подарками и подкупами, то с другой — если первое орудие не приводит к желательным результатам, он прибегает к орудию пассивному, к негласному, но упорному противодействию законам и распоряжениям иноверческой власти.

При составлении этой книги мы решились всякое свое слово подтверждать или данными, почерпнутыми из имеющихся у нас документов, или фактами, обнародованными и общеизвестными. Обставленное таким образом слово наше, с одной стороны, приобретает значение неопровержимой истины, а с другой — снимает с нас упрек в голословности.

В числе документов, изложенных во 2-й части этой книги, имеется, между прочим, один, рисующий совершенно наглядно приемы кагала в этом отношении. Документ № 97 говорит о решении кагала в виду истощения его материальных средств обложить евреев новым сбором [налогом]. При этом кагал старается, чтобы этот сбор был утвержден губернатором. Известно, что санкция местной власти дает кагалу: 1) широкие полномочия и возможность взимать с евреев этот сбор уже на законном основании и 2) в случае сопротивления евреев взимать этот совершенно произвольный сбор руками той же иноверческой власти, с прибавочными, конечно, штрафами за ослушание приказаний правительственной власти. Но тут же в кагале возникает вопрос о том, как быть в случае, если губернатор не согласится утвердить этот сбор? Вопрос решается чрезвычайно просто: в случае если бы губернатор воспротивился такому незаконному сбору, «решено составить раскладку [по этому сбору], даже и помимо согласия губернатора».

Этот случай, сам по себе незначительный, чрезвычайно характеристичен, хотя он не дает еще точного и ясного представления о том, до каких размеров достигает это противодействие государственным законам и властям, если только эти законы и власти хоть в малейшем нарушают интересы кагало-бетдинского царства, равно как не указывает того обстоятельства, что противодействие это ведется не беспорядочно, а по совершенно установившейся и правильно организованной системе. Чтобы окончательно выяснить способы противодействия кагала распоряжениям и законам иноверческой власти, мы приведем здесь один пример, который по своей неоспоримости не оставит никаких сомнений в правоте наших положений.

Мы имеем в виду отбывание евреями воинской повинности.

Из «Всеподданнейшего доклада Министра Внутренних Дел об отбывании воинской повинности в 1878 г.» мы усматриваем целый ряд рубрик, в которых совершенным особняком от остального населения России стоят евреи.

Призванные к отбыванию всесословной воинской повинности на общих началах в 1874 г., евреи уже в 1878 г. дают чудовищные цифры недобора. В то время как со всего почти 45-миллионного населения России мужеского пола цифра недобора в 1878 г. выражается только в 394 человека, евреи, число которых в России (включая сюда женщин) официально насчитывается только 2,5 миллиона (в то время как их вдвое больше), с этой официально известной цифры дают недобора в 2.666 человек!!!

Само собою разумеется, что если бы уклонение евреев от воинской повинности носило на себе характер одиночных стремлений отдельных личностей, то и цифра недобора с евреев была бы самая незначительная: она была бы гораздо меньше цифры 394, представляющей уклонившихся из остального населения, и при том меньше во столько раз, во сколько евреев меньше числа всего остального населения России. На деле же мы видим совершенно противное: в то время как из 45 миллионов мужеского населения уклоняется 394, из 2 миллионов евреев (500.000 упадет на женщин) уклоняется — 2.666 человек. И действительно, если вникнуть серьезно в этот вопрос, то станет совершенно ясно, что причина такого повального уклонения евреев от воинской повинности не может лежать исключительно в сепаратных стремлениях отдельных единиц из евреев: видно, что этот недобор составляет плод правильно организованной системы уклонения.

Вопрос об уклонении евреев от отбывания воинской повинности настолько серьезен с государственной точки зрения и так наглядно может выяснить приемы и роль кагалов при отбывании евреев не только воинской, но вообще государственной повинности, что мы позволим себе несколько дольше остановиться на нем, чтобы раз и навсегда выяснить обычную систему кагальных противодействий всяким вообще законам и распоряжениям иноверческого правительства.

Глава XV

Отбывание евреями воинской повинности

Закон 1827 г.

Способы уклонения евреев от воинской повинности

Законы 1874 и 1878 гг.

Евреи привлечены к отбыванию воинской повинности с 1827 г. (Полное собрание законов. Том II, № 1330); но на практике отправление этой повинности совершалось ими далеко не согласно требованию закона.

Указ 1827 г. произвел самое глубокое и потрясающее впечатление на евреев, которое высказалось в поговорке, родившейся под влиянием первых рекрутских наборов: «лучше служить Царю небесному, чем надеть на себя царский крест; лучше сойти в гроб, чем сидеть на царской лошади». Мысль видеть детей своих в военных рядах наравне с сермяжными хамами (каковыми еврей признает крестьян и мещан христианского исповедания), да к тому еще подчиненными тяжелому положению тогдашнего солдата, положению, считавшемуся невыносимым даже для крестьян, привыкших под игом панов к самому мозольному труду, крайним лишениям, терпению, унижениям — эта мысль, повторяем, приводила еврея в ужас, в отчаяние, и слова приведенного изречения были верным эхом этих чувств. Но совсем миновать эту кару Божию было невозможно, и народному представителю, кагалу. Оставалось лишь подумать: 1) как оградить от такого позора и унижения еврейскую аристократию и 2) как бы поменьше ставить еврейских рекрут [отдавать в солдаты]. Первый пункт этой важной задачи решен был двумя способами.